— Я с самого начала следила — сердце кровью обливалось. Майдан — глядела на него несколько по-другому. Я из поколения периода развала Советского Союза. Тоже говорила на мове, бегала в вышиванках. У нас была такая независимость… Потом это поколение поняло, что нас надули, и все разъехались.
Я оказалась в Америке. Мне было жалко молодых людей на последнем Майдане — они опять верили в светлое будущее, а я уже пережила это и все знала. Одесса — это была катастрофа, потому что Одесса — мои корни. И я смотрела на это в ужасе, и поняла — возврата не будет. То, что произошло на Донбассе, и, к счастью, не случилось в Крыму…мне захотелось поддержать людей. Я пианистка, единственное мое оружие — музыка. И оказалось, что это очень сильное оружие. Когда я здесь играла, впервые поняла, что музыка — это не развлечение, не такая приятная, элитарная вещь для людей, у которых есть все.
Нет, музыка бывает нужна людям, как кислород. Я играю в Донецке Прокофьева, он здесь был рожден. Это наши корни, наша цивилизация, к которой принадлежат люди, которые меня здесь слушают. У них это пытались вырвать с корнем, с кровью. Я чувствую, как им нужна музыка, и я не думаю, насколько здесь опасно и как на это посмотрят на Западе. Если что, у меня здесь есть дом, и могу сюда вернуться. Я приехала в Донецк из Берлина, потом улечу в Канаду, но на этой земле моя семья и мой народ.
— Еще в 90-х годах было замечено, что, несмотря на всю «свободу слова», на Западе есть секретный рубильник. Его переключаешь, и человек, какой бы он ни был статусный, известный, талантливый — вдруг исчезает из информационного поля. Навсегда. Не боитесь потерять слушателей?
— А мне элита всегда ставила палки в колеса. Потому что я создала саму себя, просто, через Ютьюб. Свыше ста миллионов людей меня посмотрели. Я не думаю, что этих слушателей кто-то может забрать у меня или обмануть, сказав им, что я не та, за кого себя выдаю. Мне не давали в прошлом году играть в Канаде. Но совсем недавно я выступала в Торонто, был аншлаг, и когда я вышла на сцену, меня приветствовали стоя. На самом деле, мыслящих людей больше, чем нам кажется. Не все верят телевизору автоматически. К ним я и обращаюсь. А угроз я не боюсь, хотя мне угрожали много раз, обещали убить и оскорбляли и меня, и мою семью.
Но это все мелочи, это не стоит одной слезинки ребенка. Я два дня назад играла в Горловке дневной концерт. Столько детей было… Они меня окружили, они хотели для меня поиграть. И нас предупредили, что пора расходится, время позднее… И я, по-глупости, подумала — ну пусть детки поиграют. А потом мы уехали, а в 19.10 Горловку начали обстреливать, а детки вернулись в свои дома, под обстрелы. Я играла им Прокофьева, Баха, Шопена и помню, как они на меня смотрели. И это была лучшая награда.
«Нас называют «кремлевскими троллями»
— Вообще на Западе как-то обсуждается происходящее на Донбассе? Есть что-то в газетах, на телевидении?
— Что-то стало пробиваться. Но большинство обсуждений — в «альтернативной» прессе: Твиттер, Фейсбук. Я познакомилась с огромным количеством простых людей по всему миру. Нас называют «кремлевскими троллями», и ничего, кроме шишек, на них не сыпется. Но именно эти люди доносят правду до всего мира. Мы ковыряем вилкой каменную стену, чтобы сделать в ней маленькую дырку, в которую будет светить солнце. И судя по общению, все больше и больше людей понимают, что происходит на Донбассе и на Украине.
— Что вас поразило на Донбассе, так, чтобы в самое сердце?
— Мы были в Дебальцево и мне показали многоквартирный жилой дом, от которого остались одни стены. И все такое мрачное, серое. И вдруг, среди этого — яркое пятно: розовое детское одеяльце, девчачье. И не нужно никаких фотографий с кровью и жертвами. Достаточно просто показать в сожженном доме неизвестно как уцелевшее детское одеяльце.
— Почувствовали разницу между сегодняшним Донецком и прошлогодним?
— Сколько мы не ездим, видим, как люди буквально выходят на субботники, чистят, красят, белят. Это печально осознавать, но люди понимают, что это их земля, им некуда бежать. На Украине мечтают о безвизовом режиме, вся страна готова убежать. Этим людям бежать некуда. Они защищают свои землю, идеалы, историю, цивилизацию… Они заботятся об этой земле по-настоящему. Я проводила эксперимент: выставляла фотографии с концерта в Штутгарте вперемешку с донецкими карточками. И спрашивала, какой из этих городов — европейская столица. Мне Штутгарт очень не понравился — мусор, граффити везде, сорняки растут на центральной улице. И это было на контрасте с Донецком немножко шокирующее осознание для всех. Люди, которые убирают улицы, гордятся тем, что делают. Они, может, не изобретают космические корабли, но делают очень важное дело для города. Их хочется обнять и поцеловать. Это также важно для выживания Донбасса, как и любая другая профессия.
— Это признак того, что руки не опустились, люди не сломались. Мы нечто похожее видели в Сирии, когда следы мощнейших терактов исчезают буквально на глазах…
— При этом они, к примеру чинят крыши — не фанерой, а новым красивым шифером. Значит они верят, что будет мир, строят свое будущее прямо сейчас.
«Примирение возможно»
— Здесь бывали случаи, когда семьи распадались из-за разных взглядов. Вас это как-то затронула? Может друзья на Украине отвернулись?
— Не только на Украине, гораздо тяжелее воспринималось поведение друзей и коллег на Западе. Был один из самых тяжелых моментов, когда меня обвиняли во всех смертных грехах, разве что младенцев я не ела. Я первый раз вернулась из Донбасса, и кто-то пустил «утку» в голландскую прессу, мол, я написала в твиттере, что очень рада крушению малайзийского Боинга. И что же мои коллеги, с которыми я работала столько лет? Пишет один письмо: «Валентина, я знаю, что вы такого не говорили. Но у меня есть друг друзей, у которых погибли родственники, я не могу продолжать с вами работать». Я бы горой пошла за человека, которого знаю. Но это хорошие правильные европейцы, услышали что-то по телевизору и умыли руки. Мы с ним были очень близки. Его любимый композитор — Шостакович, который пережил притеснения, предательство друзей… А этот голландец, зная мою гражданскую позицию, отвернулся от меня, как те друзья от Шостаковича. Мне хочется через много лет спросить у него, стал ли он лучше понимать музыку Шостаковича. Это западный европейский стиль — не мараться, постоять в сторонке. Это было самое большое разочарование.
— Это общечеловеческая традиция — войну победить музыкой. Шостакович в блокадном Ленинграде, вспомните фильм «Добро пожаловать в Сараево» — виолончелист вылезает на гору над городом, начинает играть, и из развалин к нему тянутся люди. Сейчас вы приехали в Донецк. По ощущениям — будет продолжение войны?
— Мне очень хочется верить, что с той стороны все уже объелись войной. Они ей ничего не добьются. Люди здесь будут стоять до последнего человека, они воюют за правое дело. И они не хотят позорного мира, сдачи. Они хотят мира честного, справедливого. Очень много воды должно уйти, чтобы произошло сближение Украины с Донбассом — слишком много крови утекло. Знаете, средний западный обыватель знает о «российской агрессии» на Украину. А кто агрессор на самом деле?
Он же в Киеве, оттуда послали сюда неонацистов с экстремальной идеологией. Они пошли стрелять по бабушкам, которые выходили против танков. Пока не будет осознания, пока они не скажут: «Да, мы виноваты», пока виновные не пойдут под суд вместе с подстрекателями. Понятно, что там много адекватных людей, которых загнали в армию и они исполняют приказы. Но полно и идейных убийц, и тех, кто поехал сюда зарабатывать… Это все должно быть расставлено по полочкам с соответствующим наказанием. Только тогда возможно примирение и сближение.
Вопрос на засыпку
— В свободное от работы время вы какую музыку слушаете?
— (смеется) Я в классической музыке 99 процентов времени. Увлекаюсь народной музыкой — русская, украинская, какая-нибудь экзотическая. Без музыки человеку тяжело, она со мной живет. У меня нет ни каникул, ни отпусков. Это всегда работа, работа, работа.
— Ну в плеере у вас что, в телефоне?
— Классическая музыка (смеется).
