Женщина берет калебас (маракас, прибамбас, находит дупло в баобабе, роет ямку в земле) и шепчет туда: «У великого Мбембе четыре уха!» (Ну или в чем там секрет.)

Ей становится легче — она разделила бремя знания с калебасом. И запрет не нарушен, вернее, нарушение его опосредовано. Опосредование нарушения запрета — начало культуры, так по Фрезеру. Читали? Джеймс Фрезер, «Золотая ветвь».

Вот и у нас так. Идет человек по интернету, насвистывает, думает, как не помереть с голоду и сделать краше, лучше жизнь. Вдруг — опаньки, фоточка: разрезанные собаки лежат. Ужас! Или поэтесса Как-звать-забыл про Россию гадкие стишки написала.

Важно ли это для нас настолько, чтоб немедленно сообщать о находке миру? Нет. Но нам от этих впечатлений становится плохо. Что делать? Держать в себе, ждать, пока всосется?

Ага, щаз. Человек инстинктивно поступает по-умному. Сноровисто, как та африканская дама из сказки, жмет на «репост» и отправляет дальше все, что его отравило: собачек, поэтессу, новый законопроект — все.

Отрава отправляется гулять по свету, отравляя кого-нибудь еще, но человеку становится легче. Икота, икота, с меня на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого. Простой, но действенный принцип. Именно так это работает.

И не спорьте, пожалуйста! Прочтите книжку Дагласа Рашкофа «Медиавирус!», а потом спорьте.

Я почему в таком развязном тоне пишу?

В книжке Юрия Бородая «Эротика. Смерть. Табу» говорится, что сарказм — это реакция человека на боль. Ежедневное пребывание в одной из соцсетей оставляет мне невеликий выбор: либо включиться в круговорот дряни, либо прибегнуть к кривлянию. Человек кривится, когда больно. Или когда противно.
Возникает вопрос: откуда берутся все эти кровавые собачки, весь этот негатив для соцсетевого фидбэка? Американские сержанты в лабораториях гибридной войны подкидывают? Как в фильме «Три дня Кондора»?

Не исключено. Но, полагаю, все же дело в другом. В массовизации общества. Интернет же — инструмент массовизации.

Что такое «массовый человек»?

Обычный, такой, как все. Продукт среды. Куда все побежали, туда и он. А что такое «массовизированное общество»? Это общество, в котором любой человек, в том числе и ощущающий себя сугубой индивидуальностью, вынужден раз за разом бежать «куда все».

Что любопытно — в XIX веке обычного, заурядного человека называли «подлым». В этом слове не было ругательного смысла (ну почти — как почти нет его в слове «массы»). «Подлый» — это тот, кто подле, около, «парень из соседнего двора».

И в слове «пошлый» ругательного смысла когда-то не было. «Пошлая жизнь» — значит рутинная, вошедшая в обычай, в привычку. Пошло то, что «в жизнь пошло» (в тираж вышло).

Один из характерных симптомов нашего пошлого времени — постоянный страх оказаться обманутым, «потерпевшим». И, соответственно, удовлетворение от того, что ты не дал себя «развести».

Это как раз и есть то, что в старом русском языке называлось «подлостью» или «низостью».

Не дать себя обмануть — это доблесть для той среды, которая существует по правилам «не обманешь — не проживешь». (Не зря же массовизированное общество называют еще и рыночным…) Между этой доблестью и скотством грань тонкая, скользкая, как между «то ли ты украл» и «то ли у тебя украли».
Сейчас закончится возмущенный вопль, и мы продолжим.

Удовольствие от того, что тебя не обманули, сродни удовольствию от того, что ты сам обманул. Разные агрегатные состояния одного и того же вещества.

Это моральная западня.

Стремление избавиться от негативной эмоции (тревоги, возмущения, отвращения), поделившись ею, — это та же самая западня.

Поделился пакостным стишком или постом Ксении Лариной — считай, что это ты его написал. А гневный комментарий значения не имеет. Сказав «говорить слово „ж…па“ нехорошо», ты говоришь слово «ж…па».

«А куда же возмущение девать? Куда девать гражданскую бдительность и позицию?!!»

Ну… ответ где-то в предыдущем абзаце.