Красная площадь жила своей жизнью. Громкоголосые тётки продавали бублики, шагали куда-то суровые матросы с пулемётными лентами на груди и крестился, глядя на Спасскую башню, приезжий крестьянин.
Вдруг на площади показалась небольшая группа людей. Впереди шёл невысокий энергичный человек с бородкой, в кепке и в распахнутом пальто с красным бантом на лацкане. Он увидел сидящего на брусчатке голого Павленского и остановился.
– Так-так, – с интересом сказал человек. – Что ж это вы, батенька, сидите на холодной мостовой?
– Протестую, – хрипло ответил уже начинающий подмерзать художник.
– Так-так. А против чего, позвольте полюбопытствовать?
– Против проклятого режима! – с ненавистью ответил творец и гневно плюнул, попав себе на ногу.
– Вот! – торжествующе воскликнул человек в кепке. – Вот, товарищ Луначарский! Вот вам и живой аргумент в нашем споре! Уставший от царизма народ сам находит новые, доселе неизвестные формы самовыражения. И именно так рождается новое искусство пролетариата! А вы театр, Шекспир…
– Убрать гражданина с площади, Владимир Ильич? – спросил высокий человек в длинном пальто и фуражке.
– Ни в коем случае, Феликс Эдмундович, дорогой вы мой человек! – живо ответил Ильич. – Зачем же портить товарищу инсталляцию? Пусть так и сидит, олицетворяя протест народных масс. Глыба, матёрый человечище! Товарищ Сталин, похлопочите, чтобы завтра к памятнику “Пролетарий, умерший на камнях царского режима” всенепременно организовали ежедневные экскурсии рабочих и крестьян.
И группа, продолжая оживлённо дискутировать, пошла дальше.
– Какой такой умерший? – не понял Павленский. – Эй, вернитесь! Вы чего?!
Вечером к памятнику приставили человека с ружьём.
Художник всю ночь рыдал, то умоляя часового позвонить в МЧС и ФСБ, то истерично требуя гвоздодёр, но тот лишь притоптывал валенками на морозе, осторожно отталкивал инсталляцию прикладом трёхлинейки, и бормотал: “И чего только в Златоглавой не увидишь – памятники разговаривают! Эх, а ведь мужики дома ни в жисть не поверят…»
К утру памятник затих и забронзовел.
Рабочие Путиловского завода провели возле него митинг и возложили венки.
Павленский в ужасе проснулся. Очень сильно болела голова. Он удивлённо уставился на пистолет в своей руке и прислушался. В соседней комнате громко шептались:
– И допиши  – у моїй смерті прошу винити особисто Путіна!
– Та не частини, Мыкола, по складам диктуй.
Мастер инсталляций выскочил в окно одесской гостиницы и огромными скачками понёсся к морю.
Через десять минут он уже размашисто грёб по направлению к Крыму, к самой сейчас желанной, дорогой и любимой для него стране – к России.
Green Tea