«Теперь будет много интерпретаций, а? Много. Но это не социологическое заявление, это пастырское заявление, два епископа встретились с пастырской озабоченностью. И я был бы счастлив», — подчеркнул глава Католической церкви. Вот, что примечательно: друг друга увидели два епископа, а не Папа и Патриарх, замечательная отсылка ко временам апостолов Петра и Павла, которые не знали всех этих пышных церковных титулов, появившихся значительно позже в церковном мире.
Встреча Франциска и Кирилла имеет два измерения. Первое, безусловно, политическое. По степени важности темы были расставлены следующим образом. Мы оказались братьями в христианской вере. Должны ответить вместе на вызовы современного мира. Положить конец преследованиям христиан и войнам в Сирии и Ираке. Наладить межрелигиозный диалог. Противостоять нарастающим угрозам религиозной свободы. Быть солидарными с бедными и мигрантами. Озаботиться кризисом семьи, пренебрежительным отношением к жизни, одним из следствием чего становится распространение эвтаназии. Больше не будет прозелитизма и униатства. И хотелось бы увидеть мир на Украине. Но в целом, братья — не конкуренты, и этой концепцией католики и православные должна руководствоваться во всех своих внутренних взаимодействиях и с внешним миром.
Главный пожар сейчас бушует на Ближнем Востоке, он грозит, по мнению многих церковных лидеров, перерасти в мировую войну, так что с политической точки зрения, безусловно, внимание большинства будет обращено на слова папы и патриарха по этому поводу. Накануне диалога в Гаване в интервью ватиканскому информационному агентству Agenzia Fides викарный епископ диоцеза латинского обряда в сирийском Алеппо Жорж Абу Хазен отметил: «Христиане здесь поняли, что их страдания не падают в пустоту: встреча Франциска и Кирилла воспринимается как плод их крестных страданий.
Страдания всех христиан на Ближнем Востоке приносит плоды союза. Для нас это большое утешение, оно помогает нам двигаться вперед, даже если мы все еще должны пострадать». Но не стоит впадать в отчаяние, даже жителям Алеппо, где сейчас сирийская армия ведет наступление. По словам викария, «регулярная армия продвигается с помощью русских, а в освобожденных районах начинают восстанавливаться водоснабжение и подача электроэнергии, открываются школы. Во многих ситуациях это дает возможность примирения с теми сирийцами, которые были связаны с повстанческими группами. А среди населения преобладает признательность за ту роль, которую играют русские».
И такие ростки жизни, пробивающиеся через раскаленный асфальт войны, дают основания говорить о метафизической составляющей запуска диалога и процесса восстановления единства между Католической и Русской православной церковью. С легкой руки американского историка в какой-то момент распространилось убеждение о наступившем «конце истории». Светские люди убедили себя в том, что он действительно наступил и что это хорошо. Но человек с религиозным сознанием, особенно христианским, там, где другие видят вечный мир, замечает прямо противоположные тенденции. Конец истории есть одновременно конец времен, конец жизни, все засохло и расти больше нечему.
Однако история — штука хитрая, ей перекрывают путь в одном месте, она прорывается в другом. Скажем, папа Римский Климент XIV в. 1773 году запретил орден иезуитов, а он смог сохранить себя в Российской империи, где его приютила Екатерина Великая, чтобы возродиться в 1814 году, когда новым генералом Общества Иисуса стал российский иезуит Фаддей Бжозовский. Так и сегодня, христиан изгоняют с Ближнего Востока, еще летом прошлого года казалось, что им уже в Сирии и Ираке ничего не поможет, но Москва пришла на помощь Дамаску и снова появилась робкая, тихая надежда, что жизнь победит в этом регионе смерть.
Многие церковные лидеры по мере сил своих стараются отсрочить конец истории. Папа Франциск и Патриарх Кирилл решили делать это вместе, сложение их усилий в сумме дает не два, а три. Не случайно понтифик поделился своим ощущением от встречи в Гаване, что на ней помимо «шести глаз» с каждой стороны присутствовал и Дух Святой. Пастырская забота о мире в таком случае заключается в работе садовника в винограднике. Сухие ветви отсекаются вон и сжигаются, чтобы дать возможность освободить пространство и жизненные силы для ростков новой жизни. На смену имеющим место в прошлом формам приходит нечто другое.
Поэтому и для Святого престола, и для Московской патриархии, как говорится в Декларации, «сегодня очевидно, что метод „униатизма“ прежних веков, предполагающий приведение одной общины в единство с другой путем ее отрыва от своей Церкви, не является путем к восстановлению единства.
В то же время, церковные общины, которые появились в результате исторических обстоятельств, имеют право существовать и предпринимать все необходимое для удовлетворения духовных нужд своих верных, стремясь к миру с соседями». Скажем больше — новые формы требуют и новых описаний, прежнее слово, «экуменизм», уже не вполне годится для рождающегося сейчас процесса диалога Церквей.
Нет, говорить о конце истории пока еще рано и преждевременно. В современном мире, травмированном в XX веке авторитарными режимами и ложью, как третья сила появляется Церковь. Она пережила многое, в Советском Союзе — генсека Никиту Хрущева, обещавшего показать вскоре гражданам «последнего попа», в Латинской Америке — диктаторов, которых поддерживали «светочи демократии» и «лидеры свободного мира» из Вашингтона. В виноградник пришли садовники, чтобы очистить его от скверны и болезней. Они руководствуются историческими константами, а не переменными, сколько бы и каких политических вопросов не пытались увести в сторону от главного магистрального пути.
Станислав Стремидловский
