Кому может привидеться, что без трепетно-священного зова Матери-Родины, стройные колонны праведников, а также творческой и научной интеллигенции направятся к пункту совершения коллективного подвига. Такого не бывает. Пассионарии — одиночки. Им в подмогу идут люди, далёкие от праведной жизни, с изломанными биографиями, с тёмными провалами в них. Такое всегда случалось. В пунктах крушения линейной Истории гибнут они, грешники, они же кровью и страданиями выстраивают новую государственность, которую заселяют интеллектуалы разных мастей, без которого это государство тоже не выстоит. Но последовательность именно такая: от грешников — к праведникам. Я уже почти праведник, я — иерихонская роза, на которой бурным цветом взрастают новые грешники, готовые через страдания торить дорогу к вершинам святости.

    Скольжу взглядом по монитору, по именам тех, с кем пересекался, служил, воевал, отдыхал, скоморошничал и хулиганил в политике. Две с лишним тысячи фамилий. Но нет среди них тех, кто готов пожертвовать собой ради идеи. Нет даже среди ветеранов Афгана. Да, и мы были не робкого десятка, но за нами была Страна. Страна дала нам приказ и мы его выполняли. У Стрелкова другой коленкор. Он — «Сам»! Он сам рванул в Крым и сам откочевал в Славянск. Думаете, Костя Малофеев его сподвиг? Ну как же, — это Стрелкова надо не знать! Это он Малофеева сподвиг: челом бил, за фалды таскал, но вытряс с православного олигарха жменю-другую «зелёной нарезки» на дружину свою. С ней же и в Крыму высадился. Был, конечно, и общий тренд, и нестерпимый зуд политиков подвального масштаба, но в целом, извините, стихия! Стихия возвращения в Русский Мир.

    Вот так иной раз задумаешься — а что полезного в этом не лучшем из миров ты сотворил? Дерево посадил? Пожалуй поболе, — полрощи в пионерах и хилое редколесье — в комсомоле. Сына вырастил? И такое было! Правда, видел я его больше на фотографиях, чем в живую, но проект-то сам разрабатывал! Да, ещё дом построил. Натурально, не кооперативный, а свой, из самана, тростника и ветвей. Слышал, будто чуть позже жили в нём на заре XXI века германцы. Немцы из коалиционных сил в Афганистане. Ну что ж, добрым людям — добротное жильё. Вояки из них никудышные, так, хлипкие волонтёры на раздаче гуманитарки. Выходит, по всем критериям — мужик. Молодца! В остальном же — всё про.рал!

    Интернациональный долг справлял — итог: коту под хвост! Советский Союз защищал — опозорился. Анализами в заоблачных вертикалях занимался, — так лучше бы свои в поликлинике сдавал. Первую Чеченскую в штабах калькулировал — коллективным погостом Майкопской бригады проект закрыл. Так бы и остался в памяти потомков сановным обывателем, кабы не случай… Случай, везение, промысел божий, «Чёрный лебедь», пруха — как ни назови, только судьба такая — быть геройским навозом, точнее — удобрением для выращивания героев. Короче, быть бы мне сушёным коровьим блином во веки-веков, не залети в него семечко… А в ту пору погоды были ненастными: хляби разверзлись, крови изрядно пролилось. И на Балканах, и на Кавказе… Вот семечко-то и взошло…

    А как было-то на самом деле? Да просто, без излишеств… Середина 90-х. Пьём мы с одним генералом горькую. Стук в дверь. «Войдите»! Бутылка уже под столом, а закуски-то вообще изначально не предусматривалось. Короче, секунда — и рабочая обстановка налицо. Поди не ресторан «Царская охота», а кабинет самого сурового ведомства. От одного упоминания его названия — все тараканы дохли. Значит, «войдите», говорю… Входят двое: начальник отдела и его зам. Начальник отдела в летах — всё больше садовой «калубникой» интересуется не в ущерб работе. Пламенный коммунист, кстати, как и его зам. С Зюгановым «на ты», с покойником Илюхиным (Царство ему небесное) через день в подворотнях встречались, тайны-тайные в надёжные руки сдавали.

    «Слушаю!» — басовито приглашаю к докладу. «Такое дело, значит, Г.Н, присмотрели мы тут одного кандидата на работу». «Так в чём дело?» — гудит паровозом генерал Коля (я его тут в журнале в зарисовке «Дядя Коля и гимн России» отразил). Тоже левых убеждений был, но Бога побаивался. Нахмурился генерал, белёсыми бровами повёл. Два полковника разом защебетали, дескать, кандидат на работу и ликом пригож, и велиречав, и пушкинским слогом владеет. Так и это ещё не всё, — две войны прошёл! «Брешете! — перебиваю я посетителей, — у нас на сей момент одна, да и та — чеченская! Таким соплякам в ней не место!»

    Полковники упорствовали. Говорили напористо с жаром, будто родных сыновей во Внешэкономбанк устраивали. Действительно, перечисленные ими благодетели кандидата на работу внушали уважение: за плечами Историко-архивный, добровольческое служение на Балканах и в Приднестровье, публикации в газетах и журналах — и это почти что во младенческом возрасте. Мой друг Коля, русоволосый генерал командует: «Готовьте материалы. Берём!» И тут бравые полковники умолкли. Молчат и смотрят, молчат и смотрят…

    «Что?» — не выдержал я. «Так он, таво…» «Что, таво?..» «Объект он наш…» «Какой объект?» «Объект дела…, группового, так сказать из негативной среды». «Так что ж вы голову морочите?» «Нравится он нам…» И опять давай перечислять добродетели карбонария. «Что хоть натворил ваш кандидат?» «Ещё ничего не успел. Тусит среди монархистов, ну сами знаете: «Ваше благородие…» «Честь имею!» «Во имя Бога, Царя и Отечества…» «Это исправимо. — заключаю я, — Несите дело и записи прослушки».

    В тот ничем не примечательный день я впервые услышал чуть грассирующую речь молодого человека, голос которого сегодня узнают миллионы. Мы с Колей покумекали и дали команду на закрытие дела. Один хрен — перспективы реализации у него не было. Сидят там эти инсургенты по кухонькам, гундят про величие Империи, большевичков срамным словцом припечатывают, крестятся на самодельные образа — лики святых, вырезанные из журнала «Огонёк» и отороченные окладами из консервной жести, —  что с них толку! Был среди тех монарших сынов ещё один. Жутко принципиальный! Занудный, как еврейский жених перед свадьбой, честный, как отрок Варфоломей, праведный, как страдалец Иов. Звали его… А, впрочем, к чему — как звали. Главное, как сейчас его кличут. А имя ему — «summer56». И как же мы сейчас с ним сдружились! Кристальной души этот повзрослевший отрок. Таких теперь уж не сыскать…

    Не прошло и девяти месяцев, как народился, точнее — появился в моём кабинете замечательный образчик человека минувших эпох. И наполнился кабинет лёгкими ароматами отработанного пороха, сладким ладаном и запахом чищенными рыбьим жиром сапогов. Конечно, это метафора и преувеличение, но то, что молодой лейтенант, рычавший на меня «Здравия желаю!» был непрост, я почувствовал сразу. Игорь Стрелков (не хочу величать его родовым именем, он уже реинкарнант и заслужил то имя, под которым его знают все) мгновенно влился в коллектив. Ну, естественно, тут же загремел на очередную войну.

    Вот что меня в нём поражало — никогда не поминал прошедшие им войны всуе. Так, изредка, по делу. Другие ж мои товарищи, покатавшись в обозах, совали мне в нос цветные фотографии в стиле «селфи» с ажурным плетением пулемётных лент, дымящимися стволами автоматов, двенадцатого размера разгрузочными лифчиками, до разрыва брезента забитыми рожками. Ещё выдавливали скупую мужскую слезу. А этот — нет. Ехидничал, балагурил беззлобно над сослуживцами, но о своих ратных подвигах — ни гу-гу! «Зверь!» — величали его товарищи, а передо мною стоял возмужавший паренёк со слегка забавными чертами лица, никак не похожий на серийного убийцу, хотя я уже догадывался, что так и должна выглядеть настоящая машина войны.

    А ещё его величали «Сам». «Сам» идёт! — этот крик притворного ужаса звучал по коридору за минуту до появления Стрелкова с папкой для доклада под мышкой. Офицеры также притворно сооружали маски панического страха на лицах и вытягивались в струнку, прилипая к стенам. Шёл «Сам»!

    Я с таким явлением никогда не встречался. Друзья-товарищи одновременно испытывали к нему чувство настоящего человеческого уважения и в то же время беззлобно над ним потешались. А как прикажете относиться к человеку с чудовищной силой воли и выражением стеснительного подростка. Видимо, таким хитрым манером он очаровывал не только меня. Знаете Мишу Леонтьева из «Одноко»? Кто ему протежировал на Чеченской? Всё тот же застенчивый Молох Войны. А кто позволял себе перечить лучшему военному специалисту всех времён и народов Владу Шурыгину? Ну хорошо, кто, наконец, притащил ко мне на кухню самого известного военного авантюриста Марата Мусина? Он, Стрелков! Он мне и не такие экземпляры из политической кунсткамеры притаскивал. Знавался Стрелков и с олигархами, и с ВИП-чиновниками, и с военной элитой. Если этот человек не о́пер, то кого тогда можно назвать о́пером. Оперска́я работа — это контакты, тысячи встреч, знакомства, чаепития под селёдку… Суров был, бродяга. Он своим напором мог довести до икоты любое интеллектуально-значимое лицо, даже такое плодовитое, как Эль-Мюрид.

    Хорош был Стрелков и в рутинной работе. Редактировать его документы рука не подымалась. Писал, будто всю жизнь в чиновных рылах значился. Ведомственный документ — это как стих из Библии. Вокабуляр ещё тот! На людях стыдно прочесть. А он писал! Случись ему на полтора века раньше родиться, он бы и самодержцу не постеснялся писать: «Ваше Императорское Величество, не сочтите за дерзость…», ну и т.д. и т.п. Всё же талантлив, бродяга, и нахрена он только воином уродился. Чинуша бы из него превосходный получился.

    Да, Стрелков был всегда заточен на войну. Войну во имя… (выбирайте любое, но только чтобы благородное). Воспитание? Не думаю, скорее генетика. Да, дед воевал, но то что у него — то от Бога! Ведь как могло случиться: послал Всевышний какой-ни то завалящий протон из туманного созвездия. Летел тот протон тыщу лет, чтоб угодить в зиготу нарождающегося организма и возбудить один из мусорных генов, который и начал лепить из несостоявшегося Меркурия будущего Марса. Всё в руках Божьих!

    Мне его друг рассказывал: Раскопки под косогором. Стоит Стрелков в задумчивости, а в руках лопата (копали они тогда в местах боёв Великой отечественной). Друг уже мылом изошёлся, пот ручьями, а Игорь — в задумчивости. Рассвирепел друг: «Ты бы зенки с горизонта снял, да пару штыков в сторону откинул, видишь, блестит что-то, может, крест железный, или кокарда красноармейская…» А Стрелков, не снимаясь с горизонта, кротко отвечает: «Эх, брат Миша, чую — скоро моя война случится» «Так у тебя ж и так четыре за плечами! Никак не угомонишься?» «Не те они были… свою жду!» Друг Миша грязно выругался, замахнулся было лопатой, да одумался. Мда… Хранила судьба Игоря Стрелкова.

    А был ещё случай. Как ведётся на Руси, всякий вальяжный чин норовит нижними чинами помыкать, да работой хозяйской их загружать. И я не стал традиций ломать.

    В году 97-м затеял в квартире капитальный ремонт. Мастеров вызывал, примеривался. Только всё бестолку! Не было у меня тех денег, чтобы мастерам платить. Вообще не было! Чуть было по рукам не ударил с тремя полковниками из Академии Химзащиты (может, там и майоры были, но цены драли как полковники). Те военные доценты и доктора наук подвизались класть паркет. Я с ними и водки выпил, и коньяка, но в последний момент Жаба как отрезала — нет, и всё тут! Решил я с горя своими руками евроремонт делать. Вначале довёл квартиру до состояния Дома Павлова в Сталинграде, а потом принялся восстанавливать, благо в отпуске был. Как раб на галерах© пахал, а в срок не уложился. Вышел на работу, а в квартиру даже семью нельзя было вернуть. Негде там было жить семье: горы строительных материалов, пыль и гулкие стены.

    Бросил я клич нижним чинам! Спасайте, дескать, командира. Откликнулся чуть ли не полувзвод и Стрелков среди них. Все выходные он у меня в гастарбайтерах числился. Отпахал не хуже, чем иной таджик. Вечером по чарочке и — разговоры. А Игорю было чем побаловать уставшего начальничка. Его вечерние истории были занятными и даже где-то фантастическими. Когда уже совсем стемнело, лёжа на матрасе на полу, Игорь и его друг по раскопкам (тоже офицер) поведали, как однажды слышали на болоте рёв танковых двигателей и лязг гусениц, а ещё отрывочные команды красных командиров. Сверкая в ночи бельмами глаз, в два голоса наседали, дескать, взаправду слышали. «А что потом?» — шёпотом спрашиваю я. «Да что, как обычно — дёру дали! Только под утро вернулись к месту раскопок, в поле ночь скоротали». Не поверил я тогда. Не поверил, что дёру дали. Игорь бы не дал. Это он для красного словца.

    Всегда Игорь был в моей обойме, но не вдоль лежал, чаще — поперёк. Не был я ему наставником. Какой из меня наставник, если даже своему сыну я был не самым лучшим отцом. Да, был я ему командиром, жаль не долго. Лет пять в одном управлении служили. Я ушёл в запас. Пока был здоров — было чем заниматься. Троллил, как сейчас говорят, офшорную элиту, возмездно боролся с коррупцией (проиграл вчистую), консультировал политиков. И всегда не рядом, но в пределах досягаемости, был Игорь. На гражданке уже не было высших и нижних чинов. Было товарищество и доверие. Игорь рос, мужал, пугал меня своими проектами, злил бескомпромиссностью, забавлял неуёмной настырностью, но никогда, никогда я не мог бы подумать, что в очередной раз, разосравшись вдрызг, я посылаю непечатным словом будущего командующего армией. Сколько бы мы не посылали друг друга, но каждый раз встречались на моей кухне, шерстили не самые простые темы и снова спорили и снова строили планы.

    А однажды он пришёл, гремя костылями. У поисковиков это случается. Мина или снаряд взорвалась, уже не помню его объяснений. Ранение обеих ног. На Украине бы объявили национальный праздник, случись это на излёте лета 2014-го. Тогда же ранило не главнокомандующего, а простого подполковника спецслужб. От начальства влетело, но и только. Раны затянулись, а костыли у выздоровевшего подранка я оставил себе. Ещё хромал он, но костыли подарил. Мне они оказались нужнее.

    Игорь всегда был деликатен. Не навязывал мне православие, не тянул за рукав в монархисты, но по принципиальным вопросам был жёсток. Как показала жизнь, он не только в моей обойме поперёк лежал. Его ортогональность не осталось незамеченной и на службе. Да, пассионарии в спецслужбах — это нонсенс, это головная боль. Особенно в период ламинарного угасания. На сломе, на рубеже эпох, в точках социальной сингулярности пассионарии просто необходимы, а когда в чести показуха, чванство, чинопочитание — кому они нужны! Вот и Стрелкова мягко выдавили, не предоставив должности после оргштатных изменений. Не помогли ни военный опыт, ни хорошие показатели в работе. Полковник Стрелков хотел служить, но службе его служение было ненужным. Это логично. Нынешняя повестка дня — преданность и верность и ничего более. Я считаю, что его выдавили с военной службы более чем деликатно. Что бы там ни говорили, но человечность и под погонами теплится.

    Последний раз Игорь сидел у меня на кухне в ноябре или декабре 2013 года. Больше мы не связывались. У него раскручивался звёздный виток, но я об этом даже не знал. Так надо и это очень правильно.

    О судьбе Стрелкова на Украине я узнал из радиоперехватов СБУ. Опознал голос. Через месяц восстановил хлипкую связь, да и не нужда была эта связь. Игорь уже вознёсся над иерихонской розой и стал центром кристаллизации новой русской идентичности. Нет, не так уж проста эта реакция кристаллизации. Она может пойти, но может и заглохнуть. Но пример подан! Герои вперёд! Не станет Стрелкова, подымутся другие. У нас иерихонскими розами вся Россия (засрана) унавожена. За первым цветением вспыхнет другое, а там третье, а там… Только чтобы честь, совесть и служение было от сердца. Справимся!

    Если для кого-то я омрачил светлый лик героя — извиняйте. Кому по дурной природе своей он тошен и нелюб — не взыщите. Растите своих героев. Мне же хотелось, чтобы вы посмотрели на Игоря Стрелкова как человека. Смотрите и прикидывайте — а вам так слабо?