— Они одинаковые, по большому счету, возможно, будут переданы какие-то документы с позициями для ознакомления.

— Вопрос обмена пленными будет подниматься?

— Мы пытаемся убедить украинскую сторону, что нужно менять «всех на всех», но на сегодняшний день пока безуспешно. Причем, насколько я понимаю, европейская сторона нас в этом поддерживает, так же как и российская.

— Есть ли данные, сколько сейчас пленных ополченцев?

— Мы точно знаем, что 300 с лишним человек в плену, более тысячи человек — пропавшие без вести. Тем не менее могу вам привести пример, когда была договоренность менять 20 на 20 человек, они (украинская сторона) шесть человек заменили. Мы заставили наших шесть вернуть. Но когда обмен произошел, те шесть человек, которые были «вставлены» украинской стороной, оказалось, что они не присутствуют ни в одном списке — ни в списке пропавших без вести, ни в списке сидящих, но это были наши люди. Это говорит, что эти цифры в разы, если не на порядок больше.

— Что говорит украинская сторона по поводу обмена «всех на всех»?

— Ничего не говорит. Мы не можем добиться никакого внятного ответа, почему мы не можем поменять «всех на всех». Нам начинают рассказывать о каких-то законных и незаконных вещах, мы в ответ приводим такого парня, как Рубан, который вам поменяет с украинской стороны любое количество людей за сутки без всяких решений суда.

— Вопрос о нашем фотокорреспонденте Андрее Стенине. Появилась информация, что нашли какую-то сгоревшую машину, в которой он, возможно, ехал.

— Не можем мы сказать определенно ни да, ни нет. Тот корреспондент, который с ним ездил, это российский корреспондент, он на себя взял большую ответственность, его утверждение, что очень похоже, рубашка его. Плюс сгоревшие объективы. То есть похоже, но вы должны понимать, что там все сгорело. В этом случае говорить о какой-то уверенности просто не приходится. Также нужно понимать, что Нацгвардия и все эти батальоны — у них есть зинданы, свои тюрьмы, свои склады, где копится награбленное. То есть он мог попасть элементарно в плен, а из-за того, что пошел очень большой резонанс, они боятся выйти с предложением о выкупе. Уверенности даже по этой машине нет. Там в одном только месте 15 сгоревших машин. Всего на этом отрезке дороги около 150 сгоревших машин. Мы можем взять любую из них и привязать к этой трагедии. Машина была относительно стандартная, нет возможности локализовать это все. Есть предположения, которые проверяются, все там сфотографировано, останки переданы в Донецк на экспертизу. На каком этапе экспертиза, я сейчас не знаю.

— Вопрос про малайзийский Boeing. Кто сейчас контролирует место падения?

— По большей части мы контролируем.

— Лежат ли сейчас там обломки самолета, никто их не оттаскивает?

— А зачем их растаскивать?

— Украинские СМИ говорят, что их куда-то увезли для того, чтобы скрыть улики.

— Они лежат, и самое потрясающее в том, что они, получается, не нужны ни какой-то европейской стороне, ни какой-либо еще. Ситуация для меня очень странная, они, наверное, оставлены для того, чтобы кто-то растащил.

— Как вы оцениваете работу иностранных экспертов по расследованию трагедии?

— Это сложно назвать работой, потому что ее не было. Работу производили наши эмчеэсники, которые собрали более 300 трупов на 20 квадратных километрах. Вот это работа. Работа была по нахождению среди обломков личных вещей. Это тоже произвели не иностранные эксперты. Черные ящики тоже были найдены не иностранными экспертами. Мы их так ждали, вот они приехали по 3-4 человека, но очень ненадолго.

— Малайзийцы заявляли, что они хотели бы снова приехать на место падения. Это возможно сейчас?

— Да, конечно, возможно.

— Вопрос по гуманитарной ситуации: есть ли сейчас продукты в Донецке, откуда осуществляется их подвоз?

— Есть, поступают, подвозятся, но в ограниченных количествах, с выплатами очень большие проблемы, с продуктами тоже. Гуманитарная ситуация очень нехорошая, на самом деле можно считать, что в Донецке уже гуманитарная катастрофа.

— Сколько сейчас человек в Донецке, Макеевке, Горловке?

— Третья часть населения.

— Это сколько?

— Ну, в Донецке было 900 тысяч, третья часть — это 300 тысяч человек.

— Сколько из этих людей голодают?

— Полного голода как такового нет. Но есть уже заявления, которые мы принимаем, что у людей не хватает продуктов, им не выплачивали пенсии. Эти заявления принимаются, выдаются продовольственные пайки. Уже есть целый пласт людей, которым в нынешней ситуации требуется помощь.

— Глава МИД РФ Сергей Лавров заявлял про вторую колонну гуманитарной помощи. Нужна ли она вам и готовы ли вы обеспечить ее безопасность?

— Конечно, нужна. И мы готовы обеспечить ее безопасность и всегда готовы ее принять.

— В июне ДНР приняла программу своего развития. Насколько она выполняется, удалось ли перемкнуть на себя финансовую систему?

— Финансовая система пока не отлажена. Ситуация сложная, потому что мы можем писать любые планы, но в состоянии войны эти планы подвергаются очень серьезной корректировке. Мы часто выполняем, что не обещали, а что бы мы хотели сделать — у нас не выходит.

— На какие средства сейчас живет правительство ДНР и откуда берутся деньги на социальные выплаты?

— У нас сейчас есть резервы, которые мы используем. Выплаты производятся не в полном порядке. Пытаемся мы сейчас обеспечить пенсионеров, но в условиях переходного периода и отсутствия финансовой системы все это сложно. Но тем не менее работа ведется.

— Можете озвучить бюджет ДНР?

— Пока нет.

— Сейчас идут разговоры, что ополчение окружает Мариуполь. На ваш взгляд, может ли он быть взят в кольцо и когда? Будет ли штурм Мариуполя при условии большого гарнизона силовиков?

— Сами батальоны, которые там сейчас присутствуют, работают по карательному принципу. Это люди со стрелковым оружием. Максимум 25% из батальонов Нацгвардии зарегистрированы в МВД у Авакова, остальные — это вольные стрелки, грабители, мародеры и просто садисты, которые не имеют денег пострелять львов в Африке, они приезжают стрелять людей в Донбассе. То есть попадать в какие-то «котлы» и биться насмерть они не будут. А регулярные войска — это насильственная мобилизация, на сегодняшний день уже третья, то есть эти люди фактически воюют, потому что сзади стоят батальоны Нацгвардии, которые заставляют их это делать. То есть я не вижу тех сил, которые готовы будут оборонять город.

— Что вы думаете по поводу скандала с российскими десантниками? Как они могли оказаться на украинской территории?

— У меня нет никаких данных по этому поводу. Это приграничная зона, там много всяческих передвижений, переходят постоянно границу украинские военнослужащие. Демаркации границы как таковой не было, столбиков нигде не зарыто, поэтому в этой ситуации нужно разбираться. Тем более даже в мирное время, я как местный житель могу сказать, было очень много эксцессов с подобными переходами.

— Сегодня президент Украины Порошенко заявил, что к сентябрю, согласно его плану, военные действия могут быть прекращены. Как бы вы прокомментировали данное заявление?

— Их заявление носит марсианский характер. Люди сидят на Марсе в изумрудном саду и комментируют ситуацию, которая к реальности никакого отношения не имеет. На самом деле все эти комментарии зачастую не для внутреннего пользования, а для внешнеевропейского. Эти заявления попадают на первые полосы, потом МВФ дает деньги. То есть задача в том, чтобы получить деньги от МВФ. Понятно, что к сентябрю не стоит задачи что-либо закончить, потому что заканчивать нечего. А если смотреть на ситуацию изнутри, то звучит это дико.

— Если возвращаться к реальности: когда ополчение отгонит силовиков от Донецка и освободит всю территорию Донецкой области?

— Прогнозов давать я не буду, это связано с людскими жизнями. Нельзя такое прогнозировать. Мы должны выйти из этой ситуации с минимальными потерями, с сохранением максимального количества инфраструктуры. Гражданская война — это очень страшная и сложная вещь, которую прогнозировать не стоит.