25 декабря.
Повысили хлебные нормы, но это еще не спасало от голода. На набережной поскользнулась и не смогла встать. Заплакала от бессилия и страха - замерзну. Но провидение сжалилось надо мной. Сильные мужские руки подняли меня и поставили на ноги. Молодой военный спросил, дойду ли я сама. «Дойду», - сказала я и дошла.

31 декабря.
Нас четверо. Мы, одетые во все одежки, лежим на железных койках, стоящих вдоль стен огромной темной комнаты. Ждем, когда наступит новый год, и мы сможем съесть оставленный нами кусочек хлеба. А пока вспоминаем, как пили чай с «подушечками» и белой булкой с маслом или с горячим хлебом, выпеченным в булочной. И как совсем недавно были расточительны, выбрасывая картофельные очистки. Мы загадали, что первое слово, услышанное нами за дверью, будет нашей судьбой. И оно прозвучало поутру: «Хлеб». Значит ,выживем.

13 января.
Объявили, что на продовольственные карточки будут выдавать 10 грамм мясопродуктов, крупы и муки по 200 грамм. Из этого можно что-то сварить, но кастрюли у нас нет. Отрезав от пайка 50 грамм хлеба, я пошла на рынок, чтобы выменять его на кастрюлю. Мне и в голову не пришло, что кастрюль в каждом доме валяется множество.
На рынке женщина, изможденная до предела, ухватилась за меня двумя руками, умоляя отдать ей кроху хлеба. Она говорила, что живет близко, и я могу выбрать любую кастрюлю. Я взяла у нее кастрюльку и маленькую кружечку.

15 января.
На заводе перешла на казарменное положение. Спала в столовой на лавке, положив кулак под голову. Нет писем ни от мамы, ни от брата, который воюет на Пулковских высотах. Говорят, что много писем скопилось на Главпочтамте, потому что их некому разносить. Иду на Почтамт. Писем много , но не мне.

31 января.
Сегодня выдали по карточкам 350 гр. крупы, 200 гр. мяса и 300 гр. сахара. Я еще передвигаюсь, хотя чувствую, что слабею все больше.

11 февраля.
Объявили о большой прибавке хлеба. Я теперь буду получать 500 грамм. Даже неловко перед подружками-студентками. Мы переселились в общежитие филфака. В одной комнате двадцать человек. В комнате стояк, который отапливается дровами. Они лежат во дворе.

19 февраля.
Работают бани. Мы с девчонками устроили культпоход в баню. Впервые за пять месяцев мы разделись донага - жалкое зрелище. В бане было не жарко и вода подавалась с перерывами. Но мы развеселились, когда в дверях появилась тощая мужская фигура с просьбой: «Помойте, бабоньки, сил нет». «Давай мочалку», - сказала одна из женщин и помыла по бабьей доброте.

1 марта.
Началась эвакуация Университета. С завода меня отпустили без лишних слов.

3 марта.
Мы отправились на вокзал. Свой жалкий скарб я привязала к чудом уцелевшему стулу. Тащить его было очень трудно - вещи без конца падали на снег. От Финляндского вокзала «подкидыш» довез до станции Борисова Грива.

5 марта.
Нас посадили в грузовики. Едем по бескрайней равнине озера под завывание ветра и жгучий мороз, чуть прикрытые брезентом. Я замерзаю. Неужели все? Но мы прибыли, и чьи-то сильные руки сняли меня с машины. Накормили вкусным борщом, выдали солдатские сухари и разместили в церкви. В ней был жуткий холод и много народа. Некоторые не дожили до утра.
Когда мы уже ехали в эшелоне к Саратову, у станций вдоль железнодорожного полотна лежали трупы. Их не успевали убирать. Блокада догоняла нас и здесь.

Эсфирь Евсеевна Козлова