Кто-то подбрасывает на бегу,
Вызов бросая словам «Не могу».
Кто-то тихонько и ровно сопит
И осторожно под ноги глядит.

Кто-то хватает за руки прохожих:
«Эй, ты в ту сторону? Мне не поможешь?»
Кто-то крестом своим путь пробивает,
Бесцеремонно всех задевает

С криком: «Подвиньтесь-ка вы поживей!
Крест больше ваших мой и тяжелей!»
Этот свой крест уж давно уронил,
Сел на него, глубоко приуныл.

Тот своей ношей бесстыдно торгует,
Этот чужую украдкой ворует.
С лёгкостью кто-то свой крест поднимает
И под соседский плечо подставляет.

Кто-то бредёт и не знает — куда,
Цели не видно и жалко труда.
Этот — глядите! — свой крест обтесал,
Думает, легче от этого стал.

Рядом хитрец, горлопан, работяга,
Нытик, мудрец, простофиля и скряга…
Крест у всех разный. По грузу — и силы.
Каждый по-разному рвёт свои жилы.

Однажды на двадцатой неделе беременности сыном мне после скрининга гинеколог написал в карте: «Высокий риск рождения ребенка с синдромом Дауна. Один к пяти».

Это значит, что существует 20-процентная вероятность, что у моего будущего ребенка будет этот синдром.

Я поняла, что не могу дышать. На планете вдруг закончился воздух. Впереди еще 20 недель беременности, и все они должны пройти в неизвестности, а неизвестность для меня — это безвоздушное пространство, и оно меня убьет.

Я решилась на амнио. Это такая процедура, когда тебе без наркоза толстой иглой прокалывают беременный живот и берут на анализ клетку из пуповины.

Потом ты две недели ждешь результата, пока врачи выращивают эту клетку и считают количество хромосом в ней. И в итоге твердо говорят тебе, что с твоим ребенком, только точно, а не вот эта кофейная гуща «один к пяти».

Но зато через две недели выключат неопределенность и включат воздух.

Я приползла домой, придавленная к полу тяжестью страшной перспективы, и рассказала все мужу.

— Надо понять, что мы будем делать, если да, — сказала я. — Есть вариант медицинского аборта, но я против абортов, поэтому не знаю...

— Никакого да, — муж замотал головой. — Не смей об этом даже думать! У нас родится абсолютно здоровый малыш.

— Что ты как маленький? — разозлилась я. — Давай продумаем все варианты, давай читать информацию, давай решать...

— Я ни минуты не стану думать о плохом, — отрезал муж. — Чтобы оно не сбылось!

— Еще ножкой топни, — огрызнулась я. — Тогда точно не сбудется.

Мы сильно поссорились.

«О плохом» пришлось думать мне.

Я ответственная, как бабушка. Наверное, я тоже буду копить на смерть, когда придет время. Просто пока я толком и на жизнь накопить не могу.

В той ситуации я не прятала голову в песок, а вооружалась информацией.

Я узнала, что, например, в Америке, в штате Юта, скрининг запрещен, потому что кого Бог посылает, того надо безропотно рожать, а не брать на себя бразды Всевышнего, решая, кому можно жить, а кому нет.

Я задумалась. Что это? Религиозная безответственность?

А в более прагматичном Израиле скрининг — вещь обязательная, потому что если женщина, зная о синдроме своего будущего ребенка, все равно решит его рожать, то все финансовые обязательства по его дальнейшей реабилитации и лечению она берет на себя, а не взваливает на государство.

Вот, а это что? Ответственность?

Через две недели сухой механический голос в телефоне сообщил мне: «У вас 46 икс-игрек».

— Что? Кто это? — не поняла я.

— Это из клиники. Результаты анализов. 46 — это нормальное количество хромосом. ХУ — это мальчик. У вас будет здоровый мальчик...

Я глубоко вздохнула и... упала в обморок. Счастье, как оказалось, это тоже сильный стресс.

Очнулась от того, что коллеги бьют меня по щекам и плюются водой. И вообще едет скорая.

— Не надо скорую, это я от счастья грохнулась, — сообщила я коллегам предысторию и стала набирать номер мужа, чтобы сказать ему в трубку: «46 ХУ».

— Я же говорил! — обрадовался муж. — Я не удивлен. Я даже мысли не допускал...

Я положила трубку.

Это что? Безответственность? Инфантильность? Или единственно верная жизненная стратегия?

Я же с ним чуть не развелась, когда однажды, за период этих двух недель ожидания, вернулась домой пораньше и услышала, как он... поет в душе! Мылит бока и поет! Уму непостижимо!

Так вот, бабушка. Бабушка думает о смерти регулярно и откладывает на это мероприятие весомый транш от каждой пенсии. Она делает это много лет — и не умирает, что дает основания полагать, что мысли ни хрена не материальны, а предрассудки — это выдумки безответственных людей.

Бабушка никого не подпускает к этим своим деньгам, и когда племяннику, например, не хватало денег на покупку автомобиля, он брал кредит в банке под адовые проценты, но бабушка ни копейки с книжки не сняла.

Сказала крамольное: «Смерть непредсказуема и может случиться раньше твоей машины».

И это, на минуточку, любимый племянник, забалованный бабулей насмерть.

Но ответственность, выходит, важнее любви.

Однажды у моей мамы сильно подскочило давление. Она лежала на диване с мокрым полотенцем на лбу, в комнате пахло валокордином.

Мы ждали скорую, мама стонала, я тихо скулила в углу от страха.

Мне было лет тринадцать. Может, четырнадцать. Самая прихожая взрослой жизни, но еще ближе к детству.

— Оля, — позвала меня мама. — Если я умру, знай, в зеленой папке в верхнем ящике стола лежат все квитки за квартиру. Все подшито, все оплачено, за май тоже, и за домашний телефон... На каждом квитке — печать, надо очень внимательно проверять...

Я зарыдала в голос.

Я совсем ребенок, напуганный, зашуганный, я не выживу одна в этом мире взрослых людей, зеленых папок и квитков, я не умею варить суп и зарабатывать на жизнь, мама, только не умирай!

— По земле, по даче, документы в отдельной синей папке. Там членские взносы. Они раз в год платятся, в сентябре, председателю садового товарищества, Людке, она в крайнем от дороги доме живет, с коричневой крышей...

— ААААААААА, — кричу я и закрываю ладонями уши. — ААААААААА! Ничего не слышу! Не хочу слышать!

Я размазываю по лицу сопли и слезы, нервно всхлипываю, плач переходит в вой, вой в истерику. Я не хочу запоминать, где лежит зеленая папка и что такое членские взносы, я ребенок, я хочу делать домашнее задание и ходить в школу с портфелем, на котором нарисован Карлсон! ААААААААА.

Но ответственность, пресловутая ответственность, она важнее психики ребенка, важнее его пубертатных страхов и истерик, это самое важное, что нужно сказать перед смертью...

А! Эврика! Вот только что я поняла!

Я знаю, почему мой муж, взрослый брутальный дяденька, категорически не думает о плохом. Это… страх. Элементарный страх.

Просто внутри его сидит маленький мальчик, который закрывает ушки ладошками и кричит: ААААААААА.

Это не мешает мне его любить, но понимать эти вещи мне необходимо.

Чем больше я понимаю о природе внутренних событий, тем менее властны они надо мной.

У мамы часто скакало давление, и та ситуация с оплаченными квитками постоянно повторялась. То есть это не случайность — это... ответственность, которая течет по жилам.

Мы жили очень бедно, но мама всегда учила надевать под джинсы не рваные колготки, и нижнее белье носить комплектом, потому что мало ли что может случиться, не дай Бог загреметь в больницу, а там чтоб не краснеть перед врачами. (Людку вон машина сбила, а она в штопаных-перештопаных колготках, чуть от стыда не умерла, а не от переломов.)

То есть даже в реанимации нужно думать о том, одного ли цвета у вас трусы и лифчик, стоят ли печати на квитках коммунальных платежей и отложены ли деньги у вас на похороны...

Примерьте на себя. Ну сюр же, правда?

Меня всегда поражало, насколько сознательным было прошлое поколение и какими шалопаями на их фоне выглядим мы.

Мы на их фоне — поколение «Тиндера», невыплаченных алиментов, Боба Марли, фотошопа и дауншифтинга.

Нам ничего не надо, кроме оргазмов, а счастье — гамак на пляже и море.

Сейчас на тренингах учат потреблять жизнь: планировать сначала отпуска на весь год, продолжительные, яркие, интересные, а там, уж если между ними что-то останется, так можно и поработать чуток.

Потехе время, а делу — час.

Так жизнь приобретает оттенок отпуска и непроходящего счастья, учат тренера.

И детей теперь советуют учить правильно: формировать у них навык грамотного подбора прислуги, а не мытья полов, надо детей, мол, программировать на успех.

Тогда ребенок вырастет с философией руководителя, а не «свободная касса!».

Нас, поколение, которое несет протестную безответственность как знамя, учат, как вырастить поколение сплошных чемпионов.

Ну молодцы же!

Как-то читала интервью с вечно проигрывающим боксером. Такой боксер-неудачник, как ни выйдет на ринг — все нокаут.

Так вот журналист его спрашивает: «Обидно вам, наверное?»

А он отвечает: «Нормально. Совсем не обидно. Понимаете, я смотрю на эту ситуацию иначе. Ведь, чтобы кто-то победил, кто-то обязательно должен проиграть, понимаете? То есть фактически это я регулярно делаю чемпионов».

То есть хоть кого-то надо научить проигрывать, чтобы новое поколение не стало поколением сплошных чемпионов, но все они чемпионы из-за неявки соперника.

Кого-то надо готовить к реальной жизни, в которой иногда надо помыть полы, а потом уже бежать чекиниться в модном клубе и фотографировать красивую еду в ресторане.

Человек, который относится к жизни ответственно, не значит неудачник. Не значит проиграл. Не значит слабак.

Просто он не хочет постоянно отдыхать. Отдыхать надо, когда устал. Он хочет научиться грамотно и продуктивно, счастливо уставать.

Он хочет созидать и создавать. Творить, придумывать, реализовывать, работать.

Планировать и создавать жизнь, от которой не захочется постоянно отдыхать, потому что в ней не будет ненавистной работы, а будет наполненная смысловой нагрузкой деятельность.

Когда у нас так исказились прицелы? Когда все встало с ног на голову?

Когда нам так осточертела ответственность? В какой момент?

Может, именно тогда, когда мы хоронили своих ответственных родителей за их счет?

Потому что они настолько не верят в нас, что не доверяют нам даже проводы в последний путь?

Именно тогда мы увидели, что ответственность — это неподъемная плита, когда ты взваливаешь на себя больше, чем тебе подконтрольно?

Или о чем был тот урок? О любви? Что любовь — это когда ни одного дня нельзя обременять собой того, кого любишь?

Ох, как же сложно все в этой жизни. Как же хочется все понять и во всем разобраться. Чтобы эти события вокруг перестали дирижировать нами, а чтобы мы, мы сами были дирижерами своей жизни.

Успешной, яркой, полной ответственных и безответственных поступков. Мы же живые, мы же оставляем за собой право на ошибки.

А прямо за нами, глядя на нас, будет взрослеть новое поколение — поколение свободных людей.

Свободных в выборе, как жить.

Как жить за свой счет. И как умирать.

©Ольга Савельева